Из заметок фронтовика
Они все идут
Светлой памяти Ивана Алексеевича ТРОЕГУБОВА.
Он вернулся в Шахунью, потеряв на фронте зрение.
Он стоит на трибуне
В день начальный июня,
В день защиты детей.
И колонны детишек,
Всех девчонок, мальчишек,
Приближаются к лей.
И проходят все мимо.
Их, счастливых и милых,
Он не видит, он слеп.
От раненья незрячий,
Он улыбок ребячьих
Не видал столько лет!
Ветер флаги колышет.
Смех веселый он слышит,
Слышит шарканье ног,
Там, на фронте, когда—то
В сорок первом — и пятом
Их для жизни сберег.
Он высокого роста,
Улыбается просто: -
Так они все идут.
Как же много их тут!
Он стоит на трибуне
В день начальный июня.
Юлия НИКОЛАЕВА
На снимке: крайний слева автор записок –
И.Л. ТРОЕГУБОВ.
Н.Н. Попов
П.Г. Некаев
В начальный этап войны из Латвии в центральную часть России эвакуировалось много латышей. Из их числа в первую очередь и было принято решение комплектовать дивизию.
Комплектовалась дивизия в Московском военном округе, в одном из лучших лагерей - Гороховецком, в поселке Золино. Дивизия после продолжительных боев зимой и весной 1942 г. не получила отдыха. Условия, в которых пришлось воевать весной 1942г., усугублялись весенней распутицей, которая превратила болота в озера, а дороги - в грязные реки. С марта по июнь 1942 года дивизия была лишена подвоза боеприпасов и продовольствия. Хлеб доставлялся нерегулярно. Сначала его выдавали по 300, затем по 200, затем по 100 граммов в день, но зачастую его не получали совсем. Снабжение было в основном по воздуху. Мы ели траву, коренья, прошлогоднюю клюкву, ели павших лошадей, пили настои из хвои. На обед была пшенная похлебка. Многие болели дистрофией, некоторые не выдерживали и умирали.
В зимних боях под Москвой и Старой Руссой дивизия проявила стойкость и мужество, но далось это нелегко. Дивизия понесла потери на том участке, который занимала по состоянию на 1 апреля 1942 года по шоссе Холм - Старая Русса. Невыгодные условия - бездорожье, лесисто- болотистая местность, преграда - река Ловать. Доставка боеприпасов, обмундирования и продуктов питания была почти невозможна. Начался голод. Все понимали, что впереди враг, который топчет нашу землю.
Направили меня в деревню Леушино, в первую роту, где недавно убили командира. Теперь пришлось идти днем под обстрелом. Раз, наверно, пятнадцать пришлось падать на землю, лицом в талый весенний снег, пока не показались 4 уцелевшие дома, как выяснилось, это и было Леушино.
Комиссар батальона Виктор Сваринский сказал: «Теперь заживем!» Потом дружески обнял меня и утвердительно спросил: «Значит, политрук первой роты?» Спустя некоторое время комиссар помрачнел, нахмурился и сообщил : «В батальоне осталось всего 18 человек». Необходимо было создать оборону на окраине деревни Леушино, что находилась против деревни Соколове.
Рота пополнялась медленно - по 2-3 человека в день. 9 апреля 1942 года прибыл командир роты Эрнст Янсон. Выяснилось, что он из тех красных латышских стрелков, которые охраняли Ленина. Он был выше среднего роста, широкий в плечах, светловолосый, сероглазый, молчаливый. Я узнал, что у него погибла жена под Москвой, а дочь, находившаяся в начале войны в пионерском лагере, сейчас неизвестно где. Мы с первой встречи сдружились с Янсоном настоящей мужской фронтовой дружбой.
Рота была малочисленной, а задачи стояли сложные, траншеи приходилось рыть в полный профиль, нужно было строить дзоты и землянки, поэтому приходилось делать работу за счет сна: спать приходилось 2-3 часа в сутки. Никто не роптал, что нет хлеба, что тяжело.
Нужно было не только крепить оборону, но нести оборонительную службу, активно вести разведку. Разведка должна появляться там, где противник не ждет. Открытая местность для разведки исключена.
Бойцов было мало, поэтому часто мне и командиру приходилось нести службу ночью. Я предлагал ему идти поспать, но он продолжал молча ходить, охраняя сон бойцов.
Чем ближе я узнавал своего командира, тем все более что-то менялось в моей душе. Молчаливый командир был ненамного старше меня, но чувствовалось, что он прошел суровую школу, много испытал, пережил.
В начале мая 1942 г. наши разведчики во главе с командиром Цвиллингом были направлены вдоль шоссейной дороги с задачей сжечь сарай, который закрывал обзор, за которым не было видно, что делает противник.
Разведчикам удалось незаметно подойти к сараю. Красноармеец Плотников связкой противотанковых гранат взорвал дзот противника, а красноармеец Ефимов бутылкой со смесью «КС» зажег сарай с одного конца и, подбежав ко второму концу, бросил другую бутылку. Бутылка треснула, но не разбилась и Ефимов схватил ее и бросил повторно," но из трещин бутылки смесь попала на обмундирование, которое загорелось. Сорвав с себя форму, Ефимов заскочил в немецкий дзот, из которого немцы бежали и из их же пулемета расстрелял бежавших немцев, при этом отсек путь другой группе немцев, спешившим на помощь.
Другая группа наших разведчиков, уничтожив фашистов, вернулась без потерь, захватив с собой 45-ти миллиметровую пушку, оставленную нашими войсками в период зимне- весенних боев. Михаилу Ефимову, как «погорельцу», к тому же вернувшемуся с трофейным пулеметом, я отдал свое запасное обмундирование.
Запомнились умелые действия товарищей по роте, латышей, в первую очередь, командира Эрнста Янсона, а также командира разведки Цвиллинга, Орбита, Бунка, Калинки и многих других.
Как-то командир вызвался идти в разведку сам. Конечно же я не пускал его, но что я мог сделать? Уговоры не помогли. Видимо, в душе его накипело, и он решил лично отомстить немцам за своих родных.
Правее нас 200 метров была открытая местность, которая хорошо простреливалась, в том числе пулеметами, находящимися на флангах противника в дзотах. 10 июня 1942 года было решено взорвать один дзот, две землянки и захватить пленного «языка». Группой руководил сам Янсон, добровольцем в группу был взят Цвиллинг, владевший в совершенстве немецким языком.
Группа выполнила задачу, уничтожив намеченные объекты и захватив в плен «языка». Эрнст Янсон отомстил в этом бою за смерть жены в подмосковных боях. Он лично бросил в землянку с немцами две связки гранат. Два сильных взрыва разбросали землянку на части, но сам командир был смертельно ранен.
Бойцы вернулись с успешно выполненного задания, принеся с собой на носилках тяжело раненого командира. Я склонился над носилками. Командир узнал меня, пытался что-то сказать, но уже не было сил. В тот же день, 10 июня 1942 года он скончался. Он был похоронен как герой в деревне Санаковщина.
В этот же день весь командный состав срочно вызвали в полк и дали короткий приказ: «Все лишнее отправить в тыл дивизии, кто слаб здоровьем - в санроту, а первый стрелковый батальон остается на прикрытие отхода дивизии».
Он жизнь любил душой
14 августа 2004 года исполнилось бы 90 лет Ивану Алексеевичу Трегубову, инвалиду Великой Отечественной войны, человеку, который в 30 лет, защищая Родину, потерял зрение, но дух и волю которого не сломили тяготы военной и послевоенной жизни. В редакцию пришло письмо от его сына, живущего сейчас в Петрозаводске.
Своими воспоминаниями об отце он хотел бы поделиться с читателями «ЗТ».
Отец родился еще до Октябрьской революции в одной из деревень Кировской области, как он сам говорил - Вятской губернии. Образования практически не получил. Рано начал работать. Уехал в середине двадцатых годов в Сибирь с родителями на заработки, но в начале тридцатых вернулся и начал работать сначала разнорабочим в Шахунском паровозном депо, потом бригадиром. А в конце тридцатых годов, когда исполнилось 25 лет, работал уже начальником отдела кадров депо.
Знаю со слов бабушки и отца, что после войны из-за отсутствия средств на пред-приятии (тогда это были мастерские) отцу приходилось выплачивать зарплату слепым из собственной офицерской и инвалидной пенсии. А веревку на железнодорожный пакгауз они транспортировали на себе: моя бабушка вела отца под руку, держа в одной руке пачку веревки, а отец нес две пачки. Но отец верил, что предприятие заработает, что наступят лучшие времена. Так оно и произошло. Сколько слепых, инвалидов войны, детства из ближайших деревень, из ближайших районов переехали жить и работать в Шахунское УПП ВОС. А ведь многие из этих людей были обречены на безрадостное существование: удел многих слепых - научиться играть на гармошке да пить «горькую».
Помню, как к нам домой, к отцу приходили молодые незрячие люди из деревень, многие были с родителями, приезжали и семейные люди. Отец убеждал инвалидов детства переехать из деревень в Шахунью, обещал устроить в общежитие, обеспечить работой. Много было сомнений и у инвалидов, и у их родителей. Но, впоследствии женившись или выйдя замуж, обживались в общежитии, становились передовиками производства, учились читать книги по системе Брайля, занимались в различных кружках художественной самодеятельности.
Отец неоднократно избирался депутатом районного и городского Советов. К нему приходили советоваться по вопросам социального обеспечения, по жилищным вопросам, по проблемам трудовым. Удивительно, что он знал много законов, нормативных документов, мог помочь в разъяснении и практической помощи по решению любой проблемы. Отец вел большую общественную работу. Он выступал на различных городских и районных слетах, собраниях, конференциях. Часто посещал школы, оказывал, как теперь принято говорить, спонсорскую помощь школам. Был активным корреспондентом районной газеты «Знамя труда». У меня сохранилось несколько толстых газетных подшивок с его выступлениями, публикациями. Очень много его публикаций было в журнале «Наша жизнь». Отцу было присвоено звание «Почетный член Всероссийского общества слепых».
За примерно 30 лет отец собрал большую домашнюю библиотеку - 2700 книг. Мы их ему читали. Потом появились магнитофоны, и отец «читал» книги с их помощью. Отец был очень легок на подъем, и как только ему звонили или писали его боевые друзья из Латвии, он сразу же был готов ехать к ним. Латышский писатель Вилис Лацис в свое время подарил ему радиоприемник. У меня сохранился подарок президиума Верховного Совета Латвии - знаменитый «ВЭФ-12». По многочисленным письмам, телеграммам, открыткам заочно знал всех латышских друзей отца. Многие письма сохранились, и чтение их трогает душу, столько в них человеческой доброты и тепла по отношению к их русскому другу, которого они называли Ваней.
Очень долго после войны отец не мог устроить свою личную жизнь. Женился он на моей маме только в возрасте 40 лет, а маме в то время было 32 года и она работала у отца секретарем. Как-то, я набрался храбрости и спросил маму, почему она вышла замуж за слепого, на что она ответила, что отец не был похож на сле-пого, что он был такой энергичный, деятельный, что его инвалидность не замечалась. Отец многое умел делать сам, помогал рабочим даже при строительстве дома. У него был небольшой верстак, на котором были тиски, ручной наждак, разный инструмент. Он постоянно что-то усовершенствовал в доме, делал полки, какие-то приспособления, оснастку. Однажды старушка, проходившая около нашего дома, сказала, что отец не слепой, так как колет дрова.
У отца сохранился большой архив, многие документы которого напечатаны на пишущей машинке. Отец диктовал секретарю воспоминания о своей нелегкой судьбе.
В. Троегубов
