Щенников Аккиндин Яковлевич
Последний военный призыв
На долю защитников Отечества последнего военного призыва (1926 и 1927 годов рождения) выпало немало испытаний. Срочная служба для них затянулась на 7 – 9 лет. В их числе был и мой дедушка Аккиндин Яковлевич Щенников, 1927 г. рождения. Дедушки не стало в 1995 году. Мне удалось записать для семейного архива его воспоминания о последних днях Великой Отечественной войны.
… Мерно стучали колеса, вагон раскачивало в такт. В купе тускло горела лампочка, было тихо, попутчик спал. В полумраке вагона хорошо думалось, вспоминалось… Вот они, молодые лейтенанты, после училища ехали на фронт. Три друга их было: Аккиндин Щенников, Азамат Баширов и Коля Соколов, все одногодки, вместе учились. Ехали весело, шутили. Весна 1945-го предвещала долгожданную победу, наши войска добивали фашистов на их земле. Лейтенанты торопились, надеялись ещё повоевать, внести, так сказать, свой вклад в общую победу. Да и внесли. Аккиндин сел, взял со столика папиросу, закурил. Грустно вспоминать друзей, которых уже нет в живых… Но до Берлина лейтенанты не доехали, ночью поезд остановился, началась разгрузка, в вагон вскочил какой-то разгорячённый капитан, закричал: «Побе-е-е-да!». Все выскочили из вагонов, плакали от радости, обнимались, стреляли из всех видов оружия.
Когда все немного угомонились, капитан отвёл лейтенантов в штаб дивизии. Там они получили назначения и расстались. Аккиндин добрался до своего батальона, получил инструкции и направился в четвёртую роту, пока командиром взвода автоматчиков. В штабе предупредили: «Смотри в оба! На территории Германии ещё полно фашистов, которые не хотят мириться с поражением, чтоб не попасть в плен к нашим, пробиваются к американцам. В ночных стычках дерутся с бешенством обречённых».
Взвод лейтенанта Щенникова окопался на краю картофельного поля, дальше были видны какие-то постройки, то ли ферма, то ли деревня. Хозяйство взвода небольшое: один блиндаж для командира и радиста, землянки для солдат, сто восемьдесят четыре метра траншеи, в конце небольшой окопчик. Так и началась военная служба… Немцы днём, конечно, не пойдут, поэтому днём отдыхали, проводили политзанятия, чистили оружие и одежду. Ночью удваивали караул. Иногда где-то вспыхивала перестрелка, но быстро затихала. Во взводе Аккиндина были в основном такие же молодые необстрелянные ребята, были случаи, когда раздавались выстрелы, все выскакивали из землянок, занимали оборону, а никого нет. Аккиндин спрашивает солдата: «Чего стрелял?». «Да так, показалось…» «Так не стрелять надо, а креститься молча, когда кажется!» И снова расходились по землянкам, но сон уже не шёл, так до утра и травили разные байки, кто о чём.
Однажды после очередного переполоха Аккиндин сел писать письмо отцу (он был в госпитале, где-то под Варшавой). В это время в блиндаж вошёл Азамат: «Здорово, старик!». Обнял друга, был радостный и возбуждённый, говорил быстро и громко: «А мы немцев в штаб привезли, да, пленных! Четверых взяли». Согрели чаю, разговорились. Хорошо было так сидеть в тёплом, уютном блиндаже с добрым весёлым другом. Но службу нельзя забывать. Аккиндин встал: «Засиделись мы тут с тобой, надо посты проверить». «Пойдём, я ещё немного с тобой побуду», – Азамат хлопнул по плечу своего боевого товарища.
Они прошли по узкой траншее в самый конец. В окопчике стояли, вглядываясь в темноту, двое солдат. «Что у вас тут, Ильичёв?» – спросил Аккиндин. «Как будто ходит кто вон тут, смотри, товарищ лейтенант». Прислушались…. Действительно, слышна была какая-то возня, чавканье, как будто в грязи кто-то возится. Азамат взял бинокль: «Кабаны», – прошептал он в ухо Аккиндину. «Давай подстрелим одного, я вам такое жаркое состряпаю, будет угощенье ребятам. А? Давай, я же охотник, с одного выстрела уложу!». Он взял у солдата винтовку, положил её на бруствер, долго целился, выстрелил. «Попал! – закричал Азамат, – видишь, упал!» Он выскочил из окопчика и кинулся по полю. «Постой! Фонарь хоть возьмём!» – Аккиндин с солдатом Ильичёвым взобрались на бруствер, когда услышали крик Азамата. Подбежав ближе, они остановились, поражённые увиденным: в свете фонаря на земле лежал в грязи Азамат – лицо белое, окровавленными руками он зажимал живот. «Я к нему…., а он как вскочит, гад…», – задыхался, морщился от боли раненый. В спешке стали перевязывать, бинты тут же пропитывались кровью, сняли нательные рубахи, но не смогли остановить кровь. Пока пришли санитары с носилками, Азамат уже умер….
Аккиндин затушил окурок и закурил снова. В голове не укладывалось: такой парень! И так нелепо погиб! Жаль….
Перед самым отъездом на Восток Аккиндина вызвал комбат Нестеров. Давались последние распоряжения, наставления, как и чем занять солдат во время длительного пути. Мимо родных мест поедут солдаты, как бы ни дезертировали. Не успели они по-хорошему насладиться миром, а тут иди опять под пули, кому же умирать-то охота. Парни в основном молодые, понять можно. «Понять-то можно, – высказал свои мысли вслух комбат, – но допустить нарушения воинской дисциплины нельзя. Смотри, Щенников, если что, сам под трибунал пойдёшь. Вобщем, не дрейфь, лейтенант. Иди собирайся!» Аккиндин повернулся, хотел уходить. «Да, Щенников, – остановил его комбат, – лейтенант Соколов с вами прибыл?». «Да, мы вместе с Ореховского училища…». «Убили его. Погиб твой друг, лейтенант…». «Как?» – воскликнул Аккиндин. «Как, как? Не по грибы, чай, собирались, – в сердцах ответил комбат. – Ко мне в штаб офицер НКВД заходил, вот он и рассказал. Лейтенант Соколов с «особистами» деньги взымал с богатых бюргеров за работу наших пленных и угнанных в Германию советских людей. А на эти деньги потом покупали одежду, лекарства, продукты и отправляли бывшим заключённым концлагерей домой, на Родину. Вот так зашли они на одну ферму, а там какой-то подросток, сынок этого бюргера, и начал стрелять. Одного ранил только, а лейтенанта насмерть. Вот такие, брат, дела….»
Аккиндин разволновался от всех этих воспоминаний, сон не шёл. Кончились спички. Капитана будить не хотелось, решил сходить к дежурному в штабной вагон, заодно узнать, долго ли ещё ехать. Аккиндин накинул китель на плечи, пистолет сунул в карман галифе, вышел в коридор. В тамбуре, в углу полулежал часовой. «Спит, подлец», – мелькнуло в голове Аккиндина. Однако, приглядевшись, он увидел огромное пятно на левой стороне груди. Кто-то убил часового ножом. Лейтенант рванул дверь вагона и в неровно освещённом коридоре увидел метнувшуюся чёрную тень. «Диверсанты», – молнией пронеслось в голове Аккиндина. Он поднял пистолет, выстрелил раз, другой – тень пропала, но появилась новая. Аккиндин выстрелил снова и тут же почувствовал удар в левое плечо. Он повернул голову и увидел, что в груди, чуть выше сердца, торчит нож. По инерции он схватил нож, выдернул из груди и провалился в небытие….
Очнулся Аккиндин в госпитале. Военврач осмотрел его, сказал: «В рубашке ты, лейтенант, родился, ей богу, ещё бы чуток – и повредил аорту, а это сам понимаешь…. Головорезы-япошки!» «А что случилось? Откуда они взялись?». «Ну, откуда они взялись, я не знаю, как с неба свалились. Напали на штабной вагон, но по-тихому ножами орудовать не получилось, началась стрельба, почти всех их уложили, некоторые соскочили с поезда, но и наших семь человек похоронили. Ну, а ты поправляйся! Может, ещё поквитаешься с япошками…».
И поквитался… Провоевал в Японии 3 месяца. Затем был направлен на Маньчжурское направление, где прослужил ещё три года. С 1948 года служил начальником финансовой части полка радиоузла особого назначения. Демобилизовался в 1953 году.
Ольга Вихарева, учитель начальных классов
МОУ начальная школа-детский сад д. Б. Круты.
